В.М. Гаршин "Ночь"
(отрывок)
- Прощайте, люди! Прощайте, кровожадные обезьяны!
Нужно было только подписать письмо. Но, когда он кончил писать, он
почувствовал, что ему жарко; кровь прихлынула к голове и застучала в
вспотевших висках. И, забыв о револьвере и о том, что, избавившись от
жизни, он избавится и от жара, он встал, подошел к окну и отпер
форточку. Дымящаяся морозная струя пахнула на него...
Ему не хотелось отвести глаз от звезды. Кто-то быстро прошел по улице,
сильно стуча озябшими ногами по плитам панели и ежась в холодном пальто;
карета провизжала колесами по подмерзшему снегу; проехал извозчик с
толстым барином, а Алексей Петрович все стоял, как застывший.
- Нужно же! - сказал он себе наконец.
Он пошел к столу. От окна до стола было всего две сажени, но ему
казалось, что он шел очень долго. Когда, подойдя, он уже взял револьвер,
в открытое окно раздался далекий, но ясный, дрожащий звук колокола.
- Колокол! - сказал Алексей Петрович, удивившись, и,
положив револьвер снова на стол, сел в кресло.
- Колокол! - повторил он. - Зачем колокол?
Благовестят что ли? На молитву… Церковь… Духота… Восковые свечи…
Старенький поп, отец Михаил, служит жалобным, надтреснутым голоском;
дьячок басит. Хочется спать, в окно едва брезжит рассвет. Отец, стоящий
рядом со мной, склоня голову, делает торопливые маленькие кресты; в
толпе мужиков и баб сзади нас поминутные земные поклоны…
Как давно это было!.. Так давно, что не верится, что это была
действительность, что сам когда-то видел, а не прочитал где-нибудь или
не слышал от кого-нибудь. Нет, нет, было это все, и тогда было лучше.
Да и не только лучше, а хорошо было. Если бы теперь так, не нужно бы
ездить за револьвером.
"Кончай!" шепнула ему мысль. Он посмотрел на револьвер и протянул к
нему руку, но тотчас же отвел ее назад.
"Струсил?" шепнула ему мысль.
- Нет не струсил, тут не то. Страшного уже ничего
нет. Но колокол - зачем он?
Он взглянул на часы.
- Это к заутрени, должно быть. Пойдут люди в церковь;
многим из них станет легче! Так говорят, по крайней мере. Впрочем,
помню, и мне легче становилось. Мальчиком был тогда. Потом это прошло,
погибло. И легче мне уже не становилось уже ни от чего. Это правда.
Правда! Нашлась правда в такую минуту!
А минута казалась неизбежной. Он медленно повернул голову и опять
посмотрел на револьвер…
- Вон там смерть. Нужно взять, повернуть кругом…
На улице было тихо: никто не ехал и не шел мимо. И из этой тишины
издалека раздался другой удар колокола; волны звука ворвались в
открытое окно и дошли до Алексея Петровича. Они говорили чуждым ему
языком, но говорили ему что-то большое, важное и торжественное. Удар
раздавался за ударом, и когда колокол прозвучал в последний раз, и звук,
дрожа, разошелся в пространстве, Алексей Петрович точно потерял что-то.
Колокол сделал свое дело: он напомнил запутавшемуся человеку, что есть
еще что-то, кроме своего собственного узкого мирка, который его измучил
и довел до самоубийства. Неудержимой волной нахлынули на него
воспоминания, отрывочные, бессвязные, и все как будто новые для него.
В эту ночь он многое уже передумал и многое вспомнил, и воображал, что
вспомнил всю свою жизнь, что ясно видел самого себя. Теперь он
почувствовал, что в нем есть и другая сторона , та самая, о которой
говорил ему робкий голос души…
Новая нить размышлений развернулась в голове Алексея Петровича:
"Господи! Хоть бы какого-нибудь настоящего, неподдельного чувства не
умирающего внутри моего я! Ведь есть же мир! Колокол напомнил мне про
него. Когда он прозвучал, я вспомнил церковь, вспомнил толпу, вспомнил
огромную человеческую массу, вспомнил настоящую жизнь. Вот куда нужно
уйти от себя и вот где нужно любить. И так любить, как любят дети… Ведь
это сказано вот тут…"
Он с радостью схватил маленькую темно-зеленую книжку и начал читать с
первой страницы и читал все подряд…
|